Н. Елисеев - Николай II без ретуши

Шавельский Георгий Иванович (6 (18) января 1871 – 2 октября 1951, София) – во время русско-японской войны полковой священник, дивизионный благочинный и, наконец, священник Маньчжурской армии. Профессор богословия Историко-филологического института (Санкт-Петербург). Протопресвитер военного и морского духовенства (протопресвитер армии и флота) с 1911 года. В Гражданскую войну руководил военным духовенством в Добровольческой армии Деникина до 1919 года. Эмигрировал в Болгарию. Из воспоминаний:

Сам государь представлял собою своеобразный тип. Его характер был соткан из противоположностей. Рядом с каждым положительным качеством у него как-то уживалось и совершенно обратное – отрицательное. Так, он был мягкий, добрый и незлобивый, но все знали, что он никогда не забывает нанесенной ему обиды. Он быстро привязывался к людям, но так же быстро и отворачивался от них. В одних случаях он проявлял трогательную доверчивость и откровенность, в других удивлял своею скрытностью, подозрительностью и осторожностью. (…)

Государь чрезвычайно легко поддавался влияниям и фактически всегда находился то под тем, то под другим влиянием, которому иногда отдавался безотчетно, под первым впечатлением. Каждый министр после своего назначения переживал «медовый месяц» близости к государю и неограниченного влияния на него, и тогда он бывал всесилен. Но проходило некоторое время, обаяние этого министра терялось, влияние на государя переходило в руки другого, нового счастливца, и опять же на непродолжительное время.

Из воспоминаний Сергея Юльевича Витте:

Это вероломство, эта немая ложь, неспособность сказать «да» или «нет», выполнить то, что решено, боязливый оптимизм, используемый как средство, чтобы набраться мужества, – все эти черты, крайне негативные во владыках.

Из воспоминаний Матильды Феликсовны Кшесинской:

Для меня было ясно, что у Наследника не было чего-то, что нужно, чтобы царствовать. Нельзя сказать, чтобы он был бесхарактерен. Нет, у него был характер, но не было чего-то, чтобы заставить других подчиниться своей воле. Первый его импульс был всегда правильным, но он не умел настаивать на своем и часто уступал. Я не раз ему говорила, что он не сделан ни для царствования, ни для той роли, которую волею судеб он должен будет играть.

Из воспоминаний Георгия Ивановича Шавельского:

Необходимо отметить еще одну чрезвычайно характерную, объясняющую многое, черту в характере государя – это его оптимизм, соединенный с каким-то фаталистическим спокойствием и беззаботностью в отношении будущего, с почти безразличным и равнодушным переживанием худого настоящего, в котором за время его царствования не было недостатка. Кому приходилось бывать с докладами у государя, тот знает, как он охотно выслушивал речь докладчика, пока она касалась светлых, обещавших успехи сторон дела, и как сразу менялось настроение государя, ослабевало его внимание, начинала проявляться нетерпеливость, а иногда просто обрывался доклад, как только докладчик касался отрицательных сторон, могущих повлечь печальные последствия. (…)

Таково же было отношение государя и к событиям. Радостные события государь охотно переживал вместе с окружавшими его, а печальные события как будто лишь на несколько минут огорчали его. (…)

В этой особенности государева характера было, несомненно, нечто патологическое. Но, с другой стороны, несомненно и то, что сложилась она не без сознательного и систематического упражнения. Государь однажды сказал министру иностранных дел С. Д. Сазонову:

«Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу».

Никольский Борис Владимирович (3 (10) октября 1870, Петербург – 1919, Петроград) – русский общественный деятель. Профессор, специалист по римскому праву. Один из основателей черносотенных организаций «Русское собрание» и «Союз русского народа». В 1919 году расстрелян в ЧК как заложник. Из дневника:

Нервность его ужасна. Он, при всем своем самообладании и привычке, не делает ни одного спокойного движения, ни одного спокойного жеста. Когда его лицо не движется, то оно имеет вид насильственно, напряженно улыбающийся. Веки все время едва уловимо вздрагивают. Глаза, напротив, робкие, кроткие, добрые и жалкие. Когда говорит, то выбирает расплывчатые, неточные слова и с большим трудом, нервно запинаясь, как-то выжимая из себя слова всем корпусом, головой, плечами, руками, даже переступая. Вообще, из нас троих не волновался только я, немного смущался и беспокоился Глазов, но больше всех нервничал, стеснялся и жался царь. Его фигура, лицо и многое в нем понятно при мысленном сопоставлении монументальной громады Александра III с зыбкой и легкою фигуркою вдовствовавшей императрицы. Портреты совершенно не дают о нем представления, так как, при огромном даже сходстве, портретам трудно передать жизнь лица. В этом слабом, неуверенном, шатком человеке точно хрупкий организм матери едва-едва вмещает, того и гляди – уронит или расплещит тяжелый, крупный организм отца. Точно какая-то непосильная ноша легла на хилого работника, и он неуверенно, шатко, тревожно ее несет. Царь точно старается собраться в одно целое, точно судорожно держится, чтобы не рассыпаться на слишком для него тяжелые черты лица, части тела. В нем все время светится Александр III, но не может воплотиться. Дух, которому не хватило крови, чтобы ожить.

Милюков Павел Николаевич (15 (27) января 1859, Петербург – 31 марта 1943, Экс-ле-Бен) – русский политический деятель. Историк. Участник войны 1877–1878. Один из организаторов и руководителей конституционно-демократической партии (кадетов, «Партии народной свободы»). Депутат I, III, IV Дум. Министр иностранных дел Временного правительства. Из воспоминаний:

Николай II был, несомненно, честным человеком и хорошим семьянином, но обладал натурой крайне слабовольной. Царствовать он вообще не готовился и не любил, когда на него упало это бремя. (…) Добросовестно, но со скукой выслушивал очередные доклады министров, он с наслаждением бежал после этих заседаний на вольный воздух – рубить дрова, его любимое занятие.

Как часто бывает со слабовольными людьми – как было, например, и с Александром I, – Николай боялся влияния на себя сильной воли. В борьбе с нею он употреблял то же самое, единственное ему доступное средство – хитрость и двуличность. Яркий пример того, как, лавируя между влияниями окружающих, он умел скрывать свою действительную мысль, мы только что видели. Я не знаю, как она сложилась бы, если бы около него не было другой сильной воли, которой он, незаметно для себя, всецело подчинился: воли его жены, натуры волевой, самолюбивой, почувствовавшей себя сразу изолированной в чужой стране и забронировавшейся от всех, кроме тесного круга единомыслящих. Оба супруга сошлись на одинаковом понимании своей жизненной цели, как передачи сыну нерастраченного отцовского наследства. (…) Оба не могли не заметить, что идут против течения, и благодаря императрице – «единственному человеку в штанах», как она рекомендовала себя позднее в письмах к Николаю, – вступили с этим течением в борьбу, как могли и умели. Это привело к тесному подбору семейных «друзей»; в большинстве это были люди крайне невысокого культурного уровня. Вне этого тесного круга были одни только недоброжелатели и «враги». Это была неприступная крепость, доступная лишь воздействию потустороннего мира – в формах юродства и мистики, готовой воспользоваться приемами магии.